7 октября 2023 года, когда Владимир Путин праздновал свою 71-ую годовщину, ХАМАС совершил нападение на Израиль. Российский президент мог считать тот взрыв насилия подарком: в результате изменился весь контекст, в котором мир воспринимал российское вторжение в Украину. Возможно, приглашение Кремлем хамасовцев в Москву, которое было передано через МИД РФ, стало своеобразным выражением признательности.

Читайте на английском языке (Read in English)

Через несколько недель, в начале декабря, Путин объявил о намерении баллотироваться на пятый срок на мартовских «выборах без выбора». А затем провел ежегодную пресс-конференцию, предоставив сплоченной массе угодливых журналистов возможность услышать его самодовольные и злорадные фразочки о Западе, изнуренном войной в Украине. «Практически по всей линии соприкосновения наши вооруженные силы, скажем скромно, улучшают свое положение», – похвалялся Путин в прямом эфире.

16 февраля Федеральная служба исполнения наказаний России сообщила о внезапной смерти 47-летнего оппозиционера Алексея Навального в исправительной колонии за Полярным кругом, откуда он продолжал обращаться к миллионам сторонников. Например, Навальный разъяснял, как можно было бы выразить протест против путинского голосования. Успехом это не увенчалось: хорошо хоть Кремль дождался закрытия избирательных участков 17 марта, а то ведь мог бы объявить о триумфе Путина и заранее.

Сейчас Путин хочет выглядеть новым царем. Однако настоящий монарх не стал бы беспокоиться о надвигающемся кризисе престолонаследия и о том, как этот кризис может повлиять на его нынешние позиции. А вот Путина этот вопрос беспокоит, и отчасти именно поэтому ему приходится возиться с имитацией выборов. Полномочия Путина продлены до 2030 года, когда ему исполнится 78 лет. Между тем, ожидаемая продолжительность жизни мужчин в России не достигает и 67 лет (дожившие до 60-ти, по статистике, могут с большой долей вероятности отпраздновать 80-летие). Достоверно подтвержденных долгожителей, переваливших за 100 лет, в России немного. Кто знает, может быть Путин когда-нибудь пополнит этот список. Но в любом случае никто не вечен: даже Сталин оказался смертным.

У предшественника Путина Бориса Ельцина тоже были царские замашки, но (редкий случай!) он добровольно ушел, назначив преемника и обеспечив ему беспрепятственный путь к власти. Первый президент России испытывал хронические проблемы со здоровьем и опасался, что после ухода из власти ему и его «семье» — коррумпированному ближайшему окружению — будет грозить тюрьма. Чтобы сохранить свободу и свое историческое наследие, он и выбрал Путина. Прощальным напутствием Ельцина Путину были слова «Берегите Россию».

План удался лишь частично. Ельцин умер в 2007 году в 76-летнем возрасте, оставаясь на свободе. Но человек, которому поручили беречь Россию, решил не брать пример со своего покровителя. В 2008 году Путин, столкнувшись с той же проблемой, что и Ельцин — лимитом в виде двух сроков подряд во главе государства, – лишь ненадолго уступил президентские полномочия. На свое место он назначил политическое ничтожество, а сам переместился на пост премьер-министра. Но уже в 2012 году он вернулся на третий президентский срок, а затем и на четвертый. В конечном счете Путин заставил так называемый парламент изменить конституцию, де-факто отменив любые ограничения срока полномочий. Напрашивается параллель со Сталиным, который тоже упорно держался за власть, даже по мере усугубления своих болезней — он отказывался выбирать себе преемника и в итоге, перенеся обширный инсульт, в 1953 году упал и скончался в луже собственной мочи.

Путин, конечно, не Сталин. Деспотичный грузин создал сверхдержаву, хотя в процессе и отправил десятки миллионов людей на смерть в концлагерях, подвалах Лубянки и окопах оборонительной войны, которой он некомпетентно руководил. Путин, напротив, превратил Россию в государство-изгоя и посылает сотни тысяч человек на гибель в войне, которую сам же и начал. Тем не менее, сопоставление этих двух персонажей поучительно. Сталинская система не смогла выжить без своего создателя, несмотря на наличие институционального оформления в виде правящей партии. Между тем, в условиях распада, начавшегося с крахом Советского Союза и продолжавшегося значительное время и после 1991 года, Путин вновь воссоздал в России автократию.

Характерный для России сплав хрупкости системы и «эффекта колеи» обусловлен множеством крайне устойчивых факторов: географией, национально-имперской идентичностью, прочно укоренившейся стратегической культурой. Как отмечал сатирик XIX века Михаил Салтыков-Щедрин, в России каждые пять-десять лет меняется всё, но за двести лет не меняется ничего). Так или иначе, вне зависимости от того, когда и как уйдет Путин, его персоналистская автократия и, если брать шире, сама Россия уже сейчас сталкиваются с вопросом: какое будущее их ждет?

Путинский режим мнит себя ледоколом, который ради всего человечества врезается в возглавляемый США международноый порядок и вдребезги разбивает его. Вашингтон, а также его союзники и партнеры раз за разом давали Москве возможности застать себя врасплох – в Ливии, Сирии, Украине, Центральной Африке и так далее. Все это вызывало опасения по поводу того, каким будет следующий неприятный сюрприз. Но что насчет долгосрочных перспектив? Если учитывать неизбежную смертность лидеров и более масштабные структурные факторы, какими могут быть сценарии развития России на следующее десятилетие, а, быть может, и на более отдаленную перспективу?

Тем читателям, кто хочет знать наперед, по какому именно пути пойдет Россия, стоит обратиться в букмекерскую контору. Вместо этого западным политикам и другим лицам, принимающим решения, следует рассмотреть сразу несколько сценариев, экстраполируя текущие тенденции таким образом, чтобы облегчить планирование в случае непредвиденных ситуаций. Задача этих сценариев – именно в том, чтобы не оказаться застигнутым врасплох. Мир постоянно преподносит нам сюрпризы, и всегда может произойти нечто непредвиденное (пресловутый «черный лебедь»). С этим остается только смириться. И все же сейчас можно представить пять возможных сценариев будущего для России, о которых следует помнить Соединенным Штатам и их союзникам.

Целый ряд американских администраций на собственном горьком опыте убедился, что у Вашингтона нет рычагов для преобразования таких государств, как Россия или Китай. Эти страны были империями и воспринимают себя в качестве древних цивилизаций, существовавших задолго до основания Соединенных Штатов (и, конечно, до формирования того, что мы называем Западом). Такие страны непохожи на главную героиню пьесы «Пигмалион» Бернарда Шоу – уличную оборванку, созревшую до превращения в утонченную леди. То есть не может идти и речи о превращении этих авторитарных имперских режимов в ответственных участников международной системы, в которой доминируют США. Попытки переделать их «личности» неизбежно приводят к взаимным обвинениям и разочарованиям. Нельзя говорить, что некогда вселявший надежды процесс трансформации РФ и Китая был своевольно остановлен лично Путиным и Си Цзиньпином. Напротив, в немалой степени появление этих двух лидеров стало следствием подобного процесса. Поэтому Вашингтон и его партнеры не должны преувеличивать свою способность направлять движение России в нужном им русле. Вместо этого им следует подготовиться к любому возможному варианту развития событий.

ФРАНЦУЗСКИЙ ПУТЬ ДЛЯ РОССИИ

Франция – страна с глубоко укоренившимися бюрократическими и монархическими традициями, при этом отягощенная и собственной революционной традицией. Местные революционеры упразднили монархию, но потом она все равно возвращалась, а затем вновь исчезала под натиском республиканских режимов. Страна была колониальной империей, которая в конечном счете распалась. На протяжении столетий правители Франции — первым в этом списке стоит Наполеон – были угрозой для соседних стран.

Эти традиции во многом живы и сегодня. Как проницательно заметил французский мыслитель Алексис де Токвиль в своей работе «Старый порядок и революция» (1856), попытки революционеров решительно порвать с прошлым невольно привели к укреплению структур государственности. Несмотря на консолидацию республиканской системы, крайне важным остается символическое значение наследия монархии: это и дворцы в Версале и других резиденциях, и бесчисленные памятники правителям из династии Бурбонов, и чрезвычайная централизация формы правления с концентрацией власти и богатства в Париже. Даже после того, как Франция формально лишилась империи, она остается крайне гордой страной, в которой многие ее граждане и почитатели видят особую цивилизацию. Французы сохранили ощущение своей уникальной миссии в Европе и мире в целом. Немаловажную роль играет и то, что на их языке говорят далеко за пределами самой Франции (60% людей, для которых французский выступает языком повседневного общения – это граждане других государств). Между тем, принципиально важно, что сегодняшняя Франция чтит принцип верховенства закона и не является угрозой для соседей.

Россия тоже обладает этатистской и монархической традицией, которая сохранится вне зависимости от того, какой окажется ее дальнейшая политическая система. Обременена она и традицией революций, которые, хоть и завершились, живут в институтах и памяти в качестве источника вдохновения и предостережения. Впрочем, конечно, есть и различия. Самодержавная монархия Романовых была еще меньше связана ограничениями, чем абсолютизм Бурбонов, а революция в России оказалась куда более жестокой и разрушительной, чем французская. Кроме того, в отличие от французской империи с ее обширными заморскими территориями, российская была территориально интегрирована и просуществовала гораздо дольше (по сути, на протяжении большей части существования современного российского государства). Москва доминирует над остальной Россией еще сильнее, чем Париж — над остальной Францией А географический размах РФ, расположившейся одновременно и в Европе, и на Кавказе, и в Центральной и Восточной Азии, уникален. Так или иначе, очень мало стран имеют значительные черты сходства с Россией, и у Франции их, вероятно, больше, чем у всех остальных.

У современной Франции – очевидно, одной из великих держав – есть недоброжелатели и критики. Одни осуждают чрезмерный, по их мнению, этатизм, высокие налоги, которые тратятся на не всегда и не всем необходимые нужды, всеобщую склонность к социализму. Другие утверждают: Франция так и не отказалась от претензий на великодержавность и от культурного шовинизма. Третьи сетуют на плохую ассимиляцию иммигрантов.

Между тем возможное разочарование в этих или других аспектах жизни Франции не мешает признанию того, что именно эта страна – наиболее близкий образец для реалистичной модели процветающей и мирной России. Если России когда-нибудь станет похожей на Францию – демократической страной с уважением принципа верховенства закона, которая предается сладостным воспоминаниям об абсолютистском и революционном прошлом, но больше не угрожает своим соседям, – это будет достижением высшего порядка.

Чтобы прийти к своему нынешнему состоянию, Франция проделала сложный путь. Не будем забывать о революционном терроре при Робеспьере, катастрофическом экспансионизме Наполеона, «автоперевороте» Наполеона III, превратившегося из избранного президента в императора, захвате власти Парижской коммуной, стремительном поражении Франции во Второй мировой войне, последовавшем за этим коллаборационистском режим Виши, колониальной войне в Алжире и неконституционных действиях президента Шарля де Голля после того, как он вернулся из отставки в 1958 году. Мысль о том, что России для укрепления либерального порядка сверху необходим собственный де Голль, возможно, соблазнительна, однако на ближайшем горизонте такой неожиданный поворот событий — deus ex machina [бог из машины — лат.] — для России не просматривается. Впрочем, утверждение, что сегодняшнюю Францию создал всего один человек – это тоже явное преувеличение.

Несмотря на отдельные периоды нестабильности, во Франции на протяжении многих поколений шло формирование беспристрастных профессиональных институтов демократической республиканской нации – судебной системы, государственной службы, свободной и открытой общественной сферы. Основная проблема заключалась не в том, что Ельцин не был де Голлем, а в том, что в 1991 году Россия находилась гораздо дальше от стабильного конституционного порядка западного образца, чем Франция тремя десятилетиями раньше.

РОССИЯ ОКАПЫВАЕТСЯ

Хотя некоторые россияне и рады были бы превращению своей страны в нечто подобное Франции, такой вариант устроит далеко не всех. Авторитарный и злопамятный мистический национализм, основанный на противостоянии Западу, отстаивающий номинально традиционные ценности и бессистемно заимствующий идеи из славянофильства, евразийства и православия, – этот феномен сейчас известен как «путинизм». Но на самом деле обо всем этом в СССР заговорили еще в 1970-х.

Легко представить себе авторитарного националистического лидера, который, с одной стороны, придерживается подобных взглядов и, как и Путин, непоколебимо верит в стремление Соединенных Штатов уничтожить Россию. Но с другой – глубоко обеспокоен неясным будущим РФ в долгосрочной перспективе и готов обвинить в этом того же Путина. Иными словами, такой правитель будет апеллировать к тем же основаниям, что и Путин, но при этом доказывать, что война против Украины наносит России ущерб.

Особенно больной вопрос для российских националистов «крови и почвы», не говоря уже о военном руководстве и множестве простых людей – демография. Население России сокращается начиная с 1992 года, несмотря на значительный миграционный приток. В 2006 году численность трудоспособного населения страны достигла пика в 90 млн человек, а сегодня составляет менее 80 млн — тенденция катастрофическая. Расходы на войну в Украине стимулировали развитие российского ВПК, однако ограничения, связанные с сокращением рабочей силы в стране, становятся все более очевидными даже в этом чрезвычайно приоритетном секторе: сейчас там не хватает примерно 5 млн квалифицированных работников. Наиболее производительная возрастная группа – от 20 до 39 лет – в течение следующего десятилетия продолжит уменьшаться. И ничто не способно остановить эту тенденцию, которую подстегивают запредельные военные потери. Не поможет даже похищение украинских детей, ставшее основанием для предъявления Путину обвинений со стороны Международного уголовного суда.

Увеличение производительности труда, которое могло бы компенсировать эти демографические тенденции, пока не просматривается. Россия занимает чуть ли не последнее место в мире по масштабам и скорости автоматизации производства: уровень роботизации в стране составляет лишь микроскопическую долю от среднемировых показателей. Еще до того, как набирающая обороты война в Украине стала поглощать государственный бюджет, Россия занимала чрезвычайно низкие места в мировых рейтингах по расходам на образование. За последние два года Путин по собственной воле лишил страну значительной части ее экономического будущего, побудив или вынудив тысячи молодых специалистов бежать от воинского призыва и репрессий. Оголтелые националисты утверждают, что об этих людях нечего и жалеть. Но в глубине души многие понимают: те, кто покинул Россию, крайне необходимы великой державе.

Благодаря своему уникальному расположению в Евразии, давним связям со многими регионами и своей волшебной по силе приспособляемости России, невзирая на западные санкции, по-прежнему удается импортировать жизненно необходимые для ее экономики товары. Но, несмотря на эту изобретательность и привыкание общества к войне, российские элиты в курсе, что показатели экономической статистики в стране – поистине ужасающие. Они понимают, что в долгосрочной перспективе развитие России как страны-экспортера сырьевых товаров зависит от трансфера технологий из передовых стран. И понимают также, что вторжение Путина в Украину усложнило использование Запада в качестве источника этих технологий, а объятия с ХАМАСом обострили отношения России с таким крупным поставщиком высокотехнологичных товаров и услуг как Израиль. Свою роль играет и то, что российская элита физически отрезана от развитого мира: укромные местечки в ОАЭ, как бы хорошо там ни было, не могут заменить виллы и элитные школы-пансионы для детей в странах Европы.

Российский авторитарный режим в очередной раз доказал устойчивость в условиях войны. Однако серьезная нехватка внутренних инвестиций и недостаточная диверсификация экономики, содействие Путина демографическим бедствиям и его роль в том, что страна все больше отстает от остального мира технологически – все это еще может заставить закоренелых националистов (коих немало и среди российской элиты) признать, что Россия движется к самоуничтожению. Многие и так уже пришли к выводу, что Путин ставит знак равенства между выживанием своего дряхлеющего персоналистского режима и судьбой великой державы

Осознание подобных истин ранее уже ускоряло смену курса, поворот от чрезмерной напряженности вовне к оживлению внутри. Показательны события лета 2023 года, когда «эскадрон смерти» лидера наемников Евгения Пригожина отправился маршем на Москву. Военное командование к нему так и не примкнуло (и это стало одной из причин досрочного завершения похода), но при этом драматические события не побудили сторонников путинского режима выйти на улицы и встать на защиту Кремля. Пригожинский марш оказался импровизированным референдумом, продемонстрировавшим, что за ширмой репрессивной мощи режима – зияющая пустота.

Сокращение геополитических амбиций России с одновременным усилением фокуса на внутренние проблемы может стать результатом постепенного ухода Путина с арены или же его смерти по естественным причинам. При этом как таковое лишение Путина власти – это не обязательное условие для подобного сценария. Он может реализоваться и в случае появления значимых политических угроз для путинского правления.

Как бы то ни было, такое сокращение амбиций будет подразумевать преимущественно тактические шаги, спровоцированные, во-первых, осознанием того, что у России нет средств для бесконечного и столь затратного противостояния Западу. И, во-вторых, четким пониманием, что без смены курса Москва рискует навсегда потерять принципиально значимые для нее европейские связи в обмен на унизительную зависимость от Китая.

РОССИЯ – ВАССАЛ?

Российские элиты, лояльные Путину, бахвалятся тем, что им удалось найти более предпочтительный, чем ориентация на Запад, путь. Укрепление российско-китайских связей стало сюрпризом для многих аналитиков, осведомленных о непростых отношениях между Пекином и Москвой в прошлом (включая печально известный раскол в 1960-х годах при Мао Цзэдуне, кульминацией которого стала краткосрочная пограничная война). Этот конфликт формально урегулировали при помощи демаркации границы, однако в Китае помнят: Россия – единственная из всех стран, которая до сих пор контролирует аннексированную у империи Цин территорию. Аннексированную, как уверены в Пекине, в результате неравноправных договоров.

Впрочем, это не мешало Китаю и России укреплять связи, в том числе посредством совместных военных учений, которые за последние 20 лет проводятся все чаще и становятся все масштабнее. Обе страны недовольны расширением НАТО на восток и вмешательством Запада в дела Украины (и поддержка со стороны Китая в украинском вопросе для РФ имеет ключевое значение).

Китайско-российское сближение началось еще до Владимира Путина и до Си Цзиньпина. В 1980-х тогдашний китайский лидер Дэн Сяопин совершил еще более судьбоносный разворот от Москвы, чем Мао Цзэдун в 1960–70-х годах. Получив доступ к американскому внутреннему рынку для китайских производителей, Дэн Сяопин проделал тот же трюк, который в разные годы помог Японии, Южной Корее и Тайваню добиться серьезных преобразований. Развод Дэна с коммунистическим Советским Союзом ради экономического брака с американскими и европейскими капиталистами положил начало эпохе ошеломляющего процветания, породившего китайский средний класс. Однако и в тот период Китай и Россия сохраняли взаимосвязь.

Преемник Дэн Сяопина Цзян Цзэминь, в молодости проходивший производственную практику на советском заводе, вернул Россию уже в качестве любовницы, не разрывая при этом американо-китайских брачных уз. Своими заказами Китай, с одной стороны, помог вернуть к жизни находившийся в глубоком упадке российский ВПК. А с другой – модернизировал собственное военное производство и вооруженные силы. В 1996 году Цзян Цзэминь и Борис Ельцин провозгласили «стратегическое партнерство» между странами. Несмотря на скромный объем взаимной торговли, внутренний экономический бум в Китае косвенным образом помог воскресить созданные еще в советскую эпоху гражданские предприятия: повысился мировой спрос на промышленные товары, которые Советский Союз производил с низким качеством, но в больших объемах (речь о широкой номенклатуре – от стали до удобрений), а, следовательно, выросли и цены. Как США в свое время помогли Китаю сформировать китайский средний класс, так и Пекин сыграл заметную роль в аналогичных процессах в России. А также в том, что при Путине в стране начался настоящий экономический бум.

Тем не менее, общественным и культурным отношениям между двумя нациями по-прежнему недостает глубины. В культурном плане россияне — европейцы. Лишь немногие говорят на китайском – уровень владения английским в России гораздо выше. Некоторые пожилые китайцы говорят по-русски (это напоминание о наследии былой ключевой роли Москвы в коммунистическом мире), но таких людей немного. А о временах, когда китайские студенты массово учились в российских университетах, остались одни воспоминания. У россиян есть недобрые ощущения по поводу растущей мощи Китая, а многие китайцы, с презрением относящиеся к любого рода слабости, насмехаются над нынешней Россией. К тому же, верные последователи Компартии Китая по-прежнему не могут простить Москве тот факт, что она похоронила коммунизм в Восточной Европе и не только.

Однако все это компенсируется глубиной личных отношений между Путиным и Си, их крепко й мужской дружбой. За время пребывания у власти они встречались поразительно много – более 40 раз. «Лучший друг» (Си о Путине) и «дорогой друг» (Путин о Си) – привычные слова во время их встреч. Солидарность двух родственных авторитарных душ поддерживается неизменным антизападничеством — в особенности антиамериканизмом.

По мере того как Китай, некогда младший партнер России, становился ее старшим партнером, две автократии повышали уровень взаимоотношений: в 2013 году было объявлено о «всеобъемлющем стратегическом партнерстве». Согласно официальным данным, в 2023 году объем торговли между Россией и Китаем превысил $230 млрд. Для сравнения: тремя десятилетиями ранее этот показатель с учетом инфляции колебался в районе $16 млрд, а еще в середине прошлого десятилетия составлял $78 млрд. Кроме того, опубликованные данные за 2023 год не включают десятки миллиардов долларов в рамках двусторонней торговли, которая ведется завуалированно через третьи страны, такие как Кыргызстан, Турция и ОАЭ.

Китай продолжает закупать у России двигатели для военных самолетов, однако в остальном зависимость обратная. Так, западные санкции ускорили падение российского автопрома под напором китайской промышленности. Показательно и то, что Москва накопила существенный объем резервов в юанях, которые можно использовать только для приобретения китайских товаров. В то же время до сих пор не подписано окончательное соглашение по новому магистральному газопроводу, который должен связать Сибирь и Китай через Монголию, — хотя обсуждению этого проекта были посвящены бесчисленные встречи, проходившие на протяжении нескольких десятилетий. Китайское руководство усердно избегало попадания в энергетическую – как и в любую другую – зависимость от России. Напротив, Китай уже является глобальным лидером в области солнечной и ветровой энергетики и стремится вытеснить Россию с лидерских позиций в сфере мирного атома.

Российские элиты, которые с негодованием осуждают существующее в их воображении стремление США подчинить себе или расчленить РФ, по большому счету никогда не выступали против подчинения России Китаю, которое благодаря Путину происходит на наших глазах. А в последнее время российские публичные спикеры взялись за переосмысление истории князя Александра Невского, который в XIII веке правил в Новгороде, одном из княжеств, вошедших в состав Московии – предшественницы имперской России. Он сталкивался с вызовами и с Запада, и с Востока. И предпочел сразиться с крестоносцами – разгромил тевтонских рыцарей в Ледовом побоище, – но смириться с монгольским вторжением, отправившись в столицу Золотой Орды, чтобы получить признание в качестве великого князя Руси. Согласно такому изложению истории, представители западной ветви христианства жаждали ослабления православной идентичности России, тогда как монголы всего лишь хотели, чтобы Россия исправно платила им дань. Подобная интерпретация подразумевает, что нынешнее подстраивание под Китай не требует от России поступиться своей идентичностью, в то время как неспособность противостоять Западу привела бы именно к такому исходу.

Все это полный вздор. Для освобождения от того, что в российских школьных учебниках именуется монголо-татарским игом, русским потребовалось несколько столетий, однако Россия веками сохраняла отношения с Западом, так и не став западной страной. Между тем положение незападной страны необязательно автоматически означает ее антизападность, – если, конечно, вы не ведете борьбу за защиту нелиберального режима в условиях либерального мирового порядка. В своих постсоветских границах Россия существовала на протяжении двух десятилетий, пока Путин не решил, что с этим нельзя мириться. Теперь, когда он сжег мосты с Западом и обвинил его в раздувании мирового пожара, у Путина остался, по сути, один вариант: полагаться на благорасположение Китая.

Огромный и нарастающий дисбаланс в отношениях двух стран побудил аналитиков к рассуждениям о России как вассале Китая. Однако лишь сам Китай решает, станет ли та или иная страна его вассалом, – в случае с Россией это подразумевает, что Пекин будет диктовать ей политический курс и даже кадровые назначения, а также возьмет на себя бремя ответственности. Никаких соглашений с Россией, имеющих обязывающую силу, у Китая нет. В распоряжении Путина есть лишь честное слово 70-летнего Си – а последний тоже смертен.

Так или иначе, оба лидера продолжают осуждать стремление Соединенных Штатов к гегемонии и тесно сотрудничают друг с другом. Их связывает приверженность обеспечению безопасного для своих диктаторских режимов мирового порядка и стремление доминировать в макрорегионах. И это способствует фактическому вассалитету, хотя осознанно к нему не стремится ни та, ни другая сторона.

РОССИЯ КАК СЕВЕРНАЯ КОРЕЯ

Углубляя зависимость России от Китая, Путин или его потенциальный преемник могут парадоксальным образом черпать вдохновение из опыта Северной Кореи, что, в свою очередь, способно заставить Си или следующего китайского лидера насторожиться. Когда Пекин вмешался в Корейскую войну, чтобы спасти режим в Пхеньяне, Мао Цзэдун вспомнил об идиоме: если губы (Северная Корея) исчезнут, то зубам (Китаю) станет холодно. Эта метафора подразумевает как необходимость создания буферной зоны, так и состояние взаимозависимости. На протяжении многих лет некоторые китайские комментаторы ставили под сомнение ценность оказания помощи Северной Корее. Такие голоса стало особенно слышны после того, как в 2006 году Пхеньян демонстративно провел ядерные испытания. Столкнувшись с санкциями ООН, к которым присоединился и Китай, руководство Северной Кореи агрессивно продвигало свои программы по созданию ядерного оружия и ракет, способных долететь не только до Сеула и Токио, но и до Пекина с Шанхаем. Тем не менее, в дальнейшем — в 2018 году – руководство Китая вновь подтвердило свою поддержку Пхеньяна. Учитывая крайнюю зависимость Северной Кореи от Китая в части продовольствия, топлива и многих других вещей, представляется, что Пекин держит ее лидера Ким Чен Ына в тисках.

Однако приверженцы пхеньянского режима порой предупреждают, что зубы могут кусать губы. Как неоднократно убеждались правящие круги в Пекине, Ким Чен Ын не всегда подчиняется своим покровителям. В 2017 году по распоряжению северокорейского правителя был убит его единокровный брат Ким Чен Нам, находившийся за пределами КНДР под защитой Китая. Открытое неповиновение может сходить Киму с рук, поскольку ему известно: как бы Пекин ни негодовал из-за тех или иных действий пхеньянского режима, его падение для китайцев крайне нежелательно. Если северокорейское государство взорвется изнутри, полуостров воссоединится под эгидой Южной Кореи – союзника США. Это будет означать итоговое поражение Китая в Корейской войне, которая более 70 лет назад была приостановлена договоренностями о прекращении огня, но формально так и не завершилась. Утрата корейского буфера может сказаться на возможностях Пекина и тайминге его планов, касающихся поглощения Тайваня, ведь КНР столкнется с более враждебным внешним окружением в непосредственной близости от своих границ. Историческая тенденция такова, что нестабильность на Корейском полуострове распространяется на Китай – приток беженцев способен дестабилизировать северо-восток КНР, а потенциально иметь и много других последствий. Таким образом, Пекин, похоже, застрял в своего рода обратной зависимости от Пхеньяна — и Си не хотел бы оказаться в аналогичном положении в отношениях с Москвой.

Едва ли можно найти две более непохожие страны, чем Россия и Северная Корея. По площади первая превосходит вторую более чем в 142 раза. Северной Кореей, в отличие от современной России, правит одна династия — хотя формально каждого следующего правителя из семьи Ким утверждают на партийном съезде. Кроме того, Северная Корея является союзником Китая в рамках формального договора — пакта о взаимной обороне, который две страны подписали в 1961 году, — причем единственным подобным союзником Пекина во всем мире (опять же, из-за работ Пхеньяна над ядерным оружием некоторые китайские комментаторы допускали, что КНР больше не обязана вставать на защиту Северной Кореи в случае нападения на нее, но упомянутый пакт так и не был аннулирован). А под боком у Северной Кореи – государство-соперник (Южная Корея), что больше похоже на ситуацию не с Россией, а с ГДР, просуществовавшей до 1990 года. Несмотря на эти и другие отличия, Россия все-таки может стать чем-то вроде гигантской Северной Кореи. То есть страной, осуществляющей внутренние репрессии, изолированной и ведущей игру без правил на международной арене, обладающей ядерным оружием и находящейся в унизительной зависимости от Китая, но все же способной бодаться с Пекином.

По-прежнему неясно, в какой мере Путин в ходе своего визита в Пекин в феврале 2022 года разгласил свои планы в отношении Украины, добившись подписания совместной декларации о китайско-российском «партнерстве без границ» (из-за этого вскоре стало казаться, будто бы Си одобряет российскую агрессию).

Затем Китай попытался сказать свое слово, обнародовав план мирного урегулирования. В марте 2023-го Си отправился в Москву с государственным визитом. Посещая Кремль, вместе с Путиным он появился на вычурно украшенной лестнице, по которой в 1939 году министр иностранных дел нацистской Германии Иоахим фон Риббентроп спускался вместе с Иосифом Сталиным и главой советской дипломатии Вячеславом Молотовым (именно тогда, напомним, Берлин и Москва заключили пакт о ненападении). Тем не менее, пресс-секретарь президента Путина Дмитрий Песков в те дни четко дал понять: Москва отвергает возможность установления мира в текущий момент. При этом правительство Украины сочло расплывчатое предложение Китая достойным обсуждения (впрочем, направленная Китаем в Киев миротворческая миссия без участия фигур высшего уровня потерпела фиаско).

Еще один пример. Китайские дипломаты похвастались на весь мир (а в особенности – перед Европой), что Си добился от России обещания не применять ядерное оружие в Украине. А затем Путин объявил о размещении тактического ядерного оружия в Беларуси (впоследствии эти действия вызвали критику со стороны Китая). Едва ли какие-то из этих эпизодов задумывались в качестве явных выпадов в адрес Пекина. Однако они заставили наблюдателей гадать по поводу того, не эволюционирует ли поведение России по отношению к Китаю в направлении северокорейского, ведь даже если эти действия Москвы были непреднамеренными, они продемонстрировали, что Россия способна поставить Пекин в неловкое положение без каких-либо последствий для себя.

С момента мятежа Евгения Пригожина Си делал акцент на «фундаментальных интересах двух стран и их народов», подразумевая, что эти особые отношения переживут нынешнее руководство в Кремле. На самом деле авторитарный Китай вряд ли может позволить себе потерять Россию, если эта утрата в итоге будет означать, что на его северных границах появится проамериканское государство (этот сценарий для Пекина – куда более проблемный, чем создание единого, проамериканского Корейского полуострова). Как минимум, в таком случае для Китая появятся риски, связанные с доступом к российским нефти и газу, которые выступают для него частичной страховкой от морской блокады.

Но даже если бы Россия приносила Китаю мало материальных выгод, предотвращение ее поворота на Запад оставалось бы важнейшим приоритетом для внешней политики КНР. Дрейф России в сторону Америки позволил бы Западу усилить надзор за Китаем – так же, как сближение президента США Ричарда Никсона с Мао позволило Западу наблюдать за Советским Союзом из Синьцзяна. Хуже того, для защиты своих протяженных северных рубежей Китаю пришлось бы внепланово передислоцировать значительные ресурсы из других районов. Таким образом, Китай должен быть готов проглотить то, что Москва будет вести себя подобно Пхеньяну.

РОССИЯ В ХАОСЕ

Чтобы отгородиться от внутренних вызовов и перемен, путинский режим использует угрозы хаоса и неизвестности. Однако, увлеченно сея хаос за своими пределами, от Восточной Европы до Центральной Африки и Ближнего Востока, Россия сама может стать его жертвой. Режим Путина выглядит более или менее стабильным даже в условиях экстремального давления крупномасштабной войны. Предсказания о его крахе под действием западных санкций не оправдались. Но за последние сто с лишним лет два государства, управляемых, соответственно, из Санкт-Петербурга и Москвы, пережили дезинтеграцию, причем оба раза это происходило неожиданно и полномасштабно.

Можно привести много правдоподобных гипотетических причин для распада России в ближайшем будущем. Это и выходящий из-под контроля внутренний мятеж, и одна или несколько природных катастроф, с которыми власти не смогут справиться, и авария или намеренная диверсия на ядерных объектах, и случайная или неслучайная смерть лидера. Такие страны, как Россия, с разъеденными коррозией институтами и дефицитом легитимности, могут оказаться неустойчивыми в случае внезапных стресс-тестов. Платой за неспособность умерить внешние амбиции вполне может оказаться хаос.

Однако даже в условиях анархии распад России не будет напоминать распад Советского Союза. Последний глава аналитического управления КГБ сравнивал СССР с плиткой шоколада: отдельные дольки (15 союзных республик) были готовы отломиться в любой момент. Напротив, территориальные единицы, из которых состоит Российская Федерация, преимущественно не основаны на этническом принципе и не имеют квазигосударственного статуса. А в тех субъектах, которые по своему названию являются национальными, в основном отсутствует титульное этническое большинство, и к тому же зачастую они расположены не у самых границ (в качестве примеров можно привести Татарстан, Башкортостан, Марий Эл и Якутию). Тем не менее, частичная дезинтеграция федерации может произойти из-за нестабильных приграничных регионов, таких как Северный Кавказ. Уязвимой может оказаться и Калининградская область – небольшой российский регион, географически оторванный от остальной части федерации и зажатый между Литвой и Польшей.

Если Москву охватит хаос, то Китай может попытаться вернуть обширные земли в бассейне Амура, которые Романовы изъяли у династии Цин. Япония может силовыми методами предъявить претензии на некогда подвластные ей Северные территории, именуемые в России Южными Курилами, и остров Сахалин — а также, не исключено, и на долю материковой части Дальнего Востока, которую японцы оккупировали во время гражданской войны в России. Финны могут попытаться вернуть себе некогда принадлежавший им кусок Карелии. Такие действия могут привести к общему развалу либо вызвать обратный эффект, спровоцировав в России мобилизацию народных масс.

Посреди хаоса в России, даже если он обойдется без крупных территориальных потерь, с еще большей безнаказанностью смогут действовать криминальные синдикаты и киберпреступники. Кроме того, может произойти утечка ядерного и биологического оружия, а заодно и ученых, которые его разрабатывают.Такой кошмарный сценарий мог сопутствовать распаду СССР, но в итоге не реализовался: в том числе, потому что многие советские ученые верили в возможность появления лучшей России. Предсказать, какие настроения среди россиян – гнев в связи со всем происходящим или надежды на светлое будущее – победят на этот раз, невозможно. Хаос необязательно означает сценарий Судного дня – но события могут развиваться и так. Возможно, что Армагеддон был лишь отсрочен, а не предотвращен.

CUL-DE-SAC В МАСШТАБАХ КОНТИНЕНТА

В приведенном списке сценариев будущего для России не хватает того, который преобладает как среди глашатаев путинского режима, так и среди его критиков с крайне правого фланга: Москва выступает одним из полюсов в собственной версии многополярного мира, лидируя в Евразии и действуя в качестве ключевого арбитра в международных отношениях. «Нам нужно найти самих себя, понять, кто мы есть, – рассуждал в прошлом году преданный Кремлю политолог Сергей Караганов. – Великая евразийская держава, северная Евразия. Освободитель народов, гарант мира и военно-политический стержень Мирового большинства. Это уготованная нам роль». Однако так называемый глобальный Юг, или, по выражению Караганова, «Мировое большинство», не существует как нечто единое целое, тем более с Россией в качестве его ядра. Проект России как самодостаточного суперконтинента, оседлавшего Европу и Азию, уже провалился. Советский Союз насильственно удерживал не только свою «внутреннюю империю» на Балтийском и Черном морях, но и «внешнюю империю», состоящую из сателлитов, — и все в конечном счете безуспешно.

Несмотря на оккупацию почти 20% территории Украины, «российский мир» сужается. Территориально Россия (за исключением Калининграда) сейчас находится дальше от сердца Европы, чем в любой момент со времен завоеваний Петра I и Екатерины II. Кроме того, прошло уже более трех столетий после появления России на Тихом океане, а ей так и не удалось стать азиатской державой. Так обстояло дело даже тогда, когда Вторая мировая война предоставила России хорошие возможности отомстить Японии за поражение в 1905 году, восстановить позиции царского режима в китайской Маньчжурии и распространить влияние на часть Корейского полуострова. В культурном отношении Россия никогда не будет чувствовать себя в Азии как дома, а ее и без того мизерное население к востоку от озера Байкал сократилось после распада СССР и продолжает сокращаться.

Влияние России на соседей также уменьшается. Народы, проживающие на бывших советских приграничных территориях, в основной массе все меньше хотят иметь дело со своим былым повелителем и уж точно не желают быть им заново поглощенными. Армяне испытывают озлобленность, казахи – настороженность, а белорусы недовольны тем, что оказались в ловушке. Евразийство и славянофильство, по большому счету, представляют собой анахроничные доктрины: подавляющее большинство славянских государств уже вступили или стремятся вступить в Евросоюз и НАТО. Если бы Россия не угрожала своим европейским соседям, смысл существования Североатлантического альянса был бы не слишком очевиден. Между тем, Россия может сломить НАТО только в том случае, если превратится в прочное государство с верховенством закона, но именно этому Путин противится всем своим естеством.

Нет никаких оснований для того, чтобы Россия стала центром притяжения для других стран. Ее экономическая модель мало кого вдохновляет. Россия едва ли может позволить себе выступать в качестве крупного донора помощи. Возможности для продажи российского оружия снизились, поскольку Москва нуждается в нем сама и даже пытается выкупать уже проданные системы. Россия утратила свои сильные позиции и в качестве поставщика спутникового оборудования. Теперь она вместе с Ираном и Северной Кореей принадлежит к клубу изгоев, которые энергично обмениваются оружием друг с другом, с пренебрежением относятся к международному праву и сулят много проблем миру. Нетрудно представить, что при первой же возможности каждый из участников этого клуба предаст другого — правда, если клуб до этого не развалится сам. У Запада куда больше устойчивости, чем у антизападных объединений.

Даже многие бывшие партнеры СССР, отказавшиеся осудить Россию из-за вторжения в Украину – например, Индия, – рассматривают Москву не как равного союзника в деле совместного развития, а в качестве инструмента для укрепления собственного суверенитета. Внешняя политика России приносит в лучшем случае тактические, а не стратегические выгоды: у страны нет мощного человеческого капитала, нет гарантированного доступа к передовым технологиям, нет внутренних инвестиций и новой инфраструктуры, нет качественной системы управления, нет союзников, готовых к взаимным обязательствам в рамках договорных отношений (хотя в современном мире именно это – ключевой фактор создания и поддержания мощи государства). Единственная статья российского экспорта, помимо сырья и политического бандитизма, – это талантливые люди.

Без тесных связей с Европой Россия никогда не удерживала статус великой державы. Но теперь, чтобы вернуть прежний уровень этих связей, Путину или его преемнику придется пройти долгий путь в обратном направлении. Путин положил конец более чем двухвековому нейтралитету Швеции и начавшейся после Второй мировой войны политики «финляндизации» (предполагавшей, что Хельсинки идет на уступки Москве по основным вопросам внешней политики). И шведы, и финны уже вступили в НАТО.

Многое будет зависеть от дальнейшей позиции Германии. Представим себе судьбу Европы, да и всего мирового порядка, если бы после Второй мировой Германия пошла в направлении, напоминающем сегодняшнюю Россию, а не претерпела впечатляющие преобразования. В свое время Берлин сыграл роль моста между Европой и Россией, обеспечив мирное объединение Германии на собственных условиях и чрезвычайно выгодные деловые партнерства с Москвой. Однако сегодня РФ уже не может вести дела с Берлином (и восстанавливать свои европейские связи), не изменив принципиальным образом собственное политическое поведение, а возможно, и свою политическую систему. Кроме того, даже если бы в России и произошли системные изменения, на пути к ее примирению с Европой встали бы Польша и страны Балтии, – неотъемлемые участники западной системы и члены Евросоюза.

Россия стоит на перепутье: одна траектория представляет собой рискованный дрейф все дальше в объятия Китая, другая – возвращение в Европу вопреки всем препятствиям. Чтобы получить свой кусок пирога и заодно его съесть – остаться великой державой, придать динамизм экономике, избежать радикальных уступок Западу или длительного подчинения Китаю, доминировать в Евразии и установить мировой порядок, безопасный для авторитарной и хищнической системы, – потребуются такие повороты событий, срежиссировать которые Россия не в состоянии.

ЕСТЬ ЛИ ПУТЬ ЛУЧШЕ?

Базовая «большая стратегия» России представляется простой: заливание деньгами вооруженных сил и спецслужб, расширение возможностей для злонамеренных действий и попытки дестабилизировать Запад. Сколь бы ужасающим ни было стратегическое положение России — а оно нередко бывает именно таким, — страна сможет из него выкарабкаться, если Запад тоже ослабнет. Некоторые в России втихомолку фантазируют не только о распаде Запада, но и о войне между Соединенными Штатами и Китаем. Мол, Запад и Восток разнесут друг друга в пух и прах, в результате чего Россия, и пальцем не пошевелив, значительно улучшит свое положение на мировой арене.

Казалось бы, вывод очевиден: Вашингтон и его союзники должны сплотиться, а Пекин необходимо сдерживать, при этом не провоцируя войну с ним. Однако у стандартных сценариев имеются жесткие ограничения. Одно из них – уступки, в которых время от времени нуждаются российские правители, хотя и редко на них идут. А когда идут, то своими действиями создают для Запада неприемлемую ситуацию, в которой разрядку сложно поддерживать. Еще одно ограничение – конфронтация, которая требуется российским режимам, однако они не могут ее себе позволить, а издержки этой конфронтации для Запада слишком высоки. Путь к лучшему сценарию начинается с откровенного признания провалов, но оно не должно происходить в соответствии с расхожими представлениями.

Критика американской политики часто сопровождается призывами признать «легитимные» интересы России. Однако стабильность, купленная потаканием принудительному созданию сфер влияния, всегда оказывается эфемерной, а вот агония принесенных в жертву небольших стран и позор, связанный с решением ради компромисса пожертвовать американскими ценностями – это надолго. Не будем забывать, что результатом лавирования президента Ричарда Никсона и госсекретаря Генри Киссинджера стало беспрецедентное сближение Китая и России. Контроль над распространением вооружений, в сущности, мертв. Разрядка приказала долго жить еще до того, как многие вообще узнали о том, что подразумевает это слово, хотя ущерб, который понесли Индокитай, Латинская Америка, Южная Азия и другие регионы, ощутим до сих пор. Киссинджер мог бы возразить, что вина за эти разочаровывающие результаты лежит на других людях – тех, кто не смог придерживаться его практики хитроумного балансирования в международных делах. Однако никакое равновесие, зависящее от умений одного единственного человека, на самом деле таковым не является.

Многие нынешние сторонники и былые практики международного диалога утверждают: продолжавшаяся десятилетиями политика США по вовлечению Китая была умнее, чем казалось на первый взгляд. По их словам, американские политики всегда скептически относились к тезису о том, что экономический рост спровоцирует движение Пекина к демократической политической системе, однако все равно верили в небезнадежность таких попыток. Некоторые добавляют, что именно так политики в Вашингтоне страховались от риска потерпеть неудачу. Как минимум два момента делают подобное ретроспективное ретуширование ситуации несостоятельным. Во-первых, это вопиющая нестабильность глобальных цепочек поставок – доказательством тому стала пандемия COVID-19. Во-вторых – жалкое состояние военно-промышленной базы США, что наглядно продемонстрировала война России против Украины. Правда, в случае с Россией Вашингтон подстраховался, обеспечив расширение НАТО за счет почти всей Восточной Европы и стран Балтии. Однако это было связано не столько с трезвой оценкой потенциальной траектории развития России, сколько с позором Ялтинских соглашений (Вашингтон оказался бессилен выполнить свои обещания о свободных и справедливых выборах после завершения Второй мировой войны), а также с настоятельными просьбами новых возможных участников НАТО принять их в альянс, звучавшими после 1989 года. Критики расширения НАТО, со своей стороны, усматривают вину альянса в российском реваншизме, как будто в российской истории не было случаев вторжения репрессивного авторитарного режима в соседнюю страну ради обеспечения собственной безопасности. Это могло произойти и без расширения альянса, но тогда в уязвимом положении было бы еще больше стран, чем сейчас.

Мира можно достичь при помощи силы в сочетании с искусной дипломатией. Соединенные Штаты вместе с союзниками должны поддерживать давление на Россию, одновременно предлагая Москве стимулы для сокращения внешнеполитических амбиций. Это подразумевает создание рычагов давления с помощью военных инструментов нового поколения, а также ведение переговоров в тесном сотрудничестве с союзниками и партнерами США. Причем последний пункт подразумевает использование так называемого второго трека – контакты между влиятельными, но не представляющими государственную власть людьми. Тем временем Вашингтону следует подготовиться к возможному переосмыслению патриотического национализма в России и способствовать этому процессу. Если Россия в сколь-либо короткие сроки не пойдет по пути Франции, наиболее вероятным путем для обретения страной стабильного места в международном порядке будет приход к власти русского националиста, хорошо понимающего, что за радикальное антизападничество в долгосрочном периоде придется заплатить немалую цену.

В обозримой перспективе шагом в этом направлении может быть прекращение боевых действий в Украине на условиях, выгодных для Киева: перемирие без правового признания российской аннексии и без закрепленных на бумаге ограничений права Украины на вступление в НАТО, ЕС или любую иную международную структуру. Путин вполне способен достичь своих военных целей до того, как у какого-либо националистически настроенного российского военачальника или чиновника появится шанс принять подобные условия. Но высокие издержки от конфликта для России в любом случае никуда не денутся, поскольку нынешняя война на истощение может смениться украинским повстанческим движением.

Это может прозвучать странно, но для создания правильных стимулов к снижению внешних амбиций России Вашингтону и его партнерам требуется пророссийская политика. Нельзя еще сильнее толкать россиян в объятия Путина, лишь подтверждая его утверждения о неумолимо антироссийском коллективном Западе. Западные политики и представители гражданского общества должны приветствовать и вознаграждать – при помощи виз, возможностей трудоустройства и инвестиций, культурных обменов – тех россиян, которые не желают ставить знак равенства между Россией и Путиным (хотя и не обязательно придерживаются идеалов Томаса Джефферсона). Просто сидеть и ждать появления в России очевидно прозападного правительства и вознаграждать только его – это ошибочный подход.

Кроме того, Западу надо готовиться к тому, что Россия будет причинять еще больший вред в глобальном масштабе – но не подталкивать ее к этому. Некоторые аналитики призывали и призывают президента США Джо Байдена (или любого другого будущего президента) провернуть схему, обратную операции Никсона-Киссинджера: устанавливать с Москвой дипломатические контакты, направленные против Пекина. Однако раскол между Китаем и Советским Союзом произошел задолго до того американского гамбита. Сегодня же отдалить Россию от Китая – это задача повышенной сложности. Даже если ее успешно решить, Америке придется попустительствовать действиям Москвы, стремящейся насильственно восстанавить сферу влияния в масштабах бывших советских владений, включая Украину. Тем временем тесные китайско-российские отношения гораздо прочнее привязывает союзников Вашингтона в Азии и Европе к Соединенным Штатам. В результате реальностью может стать повторение схемы Никсона-Киссинджера, когда Вашингтону придется просить Китай о помощи в сдерживании России.

ВНЕШНИЕ И ВНУТРЕННИЕ ВОЗМОЖНОСТИ

Величайшая ирония американской «большой стратегии» последних 70 лет заключается в том, что она успешно работала, способствуя формированию системы глобального коллективного процветания, — однако теперь происходит отказ от нее. Соединенные Штаты открывали своим противникам возможности для ведения бизнеса без условия насчет обязательной взаимности с их стороны. Но в рамках сегодняшней промышленной политики и протекционизма США частично закрываются не только для соперников, но и для союзников, партнеров, нынешних и потенциальных друзей. Американская политика стала напоминать китайскую – как раз в тот момент, когда последняя столкнулась с немалыми трудностями.

Контроль за экспортом технологий, безусловно, должен присутствовать в политическом инструментарии вне зависимости от того, идет ли речь о Китае или России. В то же время непонятно, что именно Соединенные Штаты предлагают в позитивном смысле. Стратегическая торговая политика, которая проявляется в таких инициативах, как торговое соглашение о Транстихоокеанском партнерстве (Вашингтон сначала разработал документ, а затем от него отказался), в нынешнем внутриполитическом климате США может оказаться безнадежным делом. Правда, при должной изворотливости американская администрация может придать такому подходу более привлекательный облик инструмента по обеспечению безопасности глобальных цепочек поставок.

Мировому порядку требуются легитимность, достойный подражания пример, система, открытая для тех, кто прилагает должные усилия. Ранее Соединенные Штаты ассоциировались с экономическими возможностями для всех, кто стремился к процветанию и миру. Именно так воспринимались обещания открытого экономического порядка во главе с США. По большей части, планы реализовались за счет сокращения неравенства во всемирно-исторических масштабах, выведения из бедности миллиардов людей во всем мире и взращивания в разных странах крепкого среднего класса. Однако со временем Соединенные Штаты сложили с себя эту роль, допустив, чтобы уже Китай ассоциировался с благоприятными экономическими возможностями (в качестве ведущего торгового партнера большинства стран) и производственными компетенциями (в качестве узла технических ноу-хау, совершенной логистики и квалифицированной рабочей силы).

Чтобы вернуть утраченные позиции и заново запустить внутренние механизмы социальной мобильности, Соединенным Штатам, в частности, надо дать старт программе подготовки в течение десятилетия миллиона преподавателей математики (в стране всего-то 1,5 млн таких специалистов, так что в этой области знаний Америке сейчас не обойтись без «импорта» из Восточной и Южной Азии). Не имеет смысла принимать в университеты тех, кто, не владея после школьного курса универсальным языком науки, инженерии, компьютерной сферы и экономики, способны затем разве что получать дипломы по истории своих сообществ и копаться в их обидах.

Власти и филантропы должны перенаправлять значительные средства, выделяемые на высшее образование, в муниципальные колледжи, соответствующие уровням эффективности или превосходящие их. Нужно и восстанавливать профильные программы в действующих учебных заведениях, и открывать новые профессионально-технические училища в партнерстве с работодателями. Помимо решения проблемы человеческого капитала, Соединенным Штатам нужен бум жилищного строительства за счет радикального сокращения экологического регулирования и отказа от субсидий для застройщиков, чтобы за дело взялся сам рынок. Также следует ввести воинскую обязанность для молодых людей (возможно, с некой межпоколенческой составляющей), чтобы возродить массовое гражданское самосознание и ощущение причастности к общему делу.

Инвестиции в человеческий капитал и строительство жилья вместе с возрождением гражданского духа в тех масштабах, которые были характерны для впечатляющей общественной мобилизации периода холодной войны, сами по себе не гарантируют равенство возможностей для всех жителей страны. Однако это был бы принципиально важный начальный шаг, возвращение к проверенной временем формуле, которая содействовала укреплению национальной мощи Америки и ее лидерства на международной арене. Еще можно вернуть ситуацию, при которой Соединенные Штаты ассоциируются со словом «возможности» (причем как внутри страны, так и за ее пределами). США также способны приобрести новых друзей и еще лучше подготовиться к реагированию на любой из возможных сценариев развития России.

Америка и, в частности, ее экономические практики ранее уже служили для России примером для подражания. И эта история вполне еще может повториться. Причем на сей раз – с куда меньшим иллюзиями, чем раньше.

You are reading a free article.

Subscribe to Foreign Affairs to get unlimited access.

  • Paywall-free reading of new articles and over a century of archives
  • Unlock access to iOS/Android apps to save editions for offline reading
  • Six issues a year in print and online, plus audio articles
Subscribe Now
  • СТИВЕН КОТКИН — старший научный сотрудник Гуверовского института изучения войны, революции и мира при Стэнфордском университете, автор трехтомной биографии Сталина, заключительная часть которой («Сталин: тоталитарная сверхдержава, 1941—1990-е») сейчас готовится к печати.
  • Перевод Николая Проценко и Павла Тарасенко
  • More By Stephen Kotkin